Пьянство в России среди народа насаждалось искусственно - это уже доказано многими исследователями. В этой статье уже факты самого пьянства.
До 1917 года жизнь в России протекала без особого смысла. Поэтому бытовое пьянство считалось нормой. Победить такую "народную традицию" оказалось не так-то просто и при Советской власти.
Пьянство в Российской империи конца XIX начала XX в.
Алкоголь в обыденной жизни русского села [I]
Одной из причин распространения пьянства в деревне являлось доступность спиртного, наличие в селе питейного заведения.
По отзывам калужских крестьян (1900 г.), развитию пьянства способствовало увеличение числа кабаков, открывался в деревне кабак и пьянство усиливалось.
«Близко, как вздумал выпить, так и пошел», – говорили крестьяне [44, 2005, т. 3, с. 175].
«Посещение селения, где помещается кабак, – утверждал информатор из Псковской губернии (1899 г.), – для многих крестьян служит уже поводом, чтобы выпить и даже напиться» [44, 2008, т. 6, с. 249].
Схоже, по сути, суждение из Новгородской губернии (1899 г.): «Близость кабака – большой соблазн к выпивке, а его отсутствие заставляет мужика совсем забывать о стаканчике» [44, 2009, т. 7, ч. 3, с. 367].
Отношение сельского населения к питейным заведениям нашло свое отражение в народных пословицах: «Лучше знаться с дураком, чем с кабаком»; «В кабаке родился, в вине крестился» [25].
Наблюдения современников подтверждаются и сведениями сельских информаторов этнографической программы кн. В.Н. Тенишева. Учитель церковноприходской школы из Жиздринского уезда Калужской губернии Е.И. Зорина в 1900 г. сообщала, что «пьяницей называют того, кто пьет во всякое время, кстати и некстати, пропивает заработок, упускает работу, тащит из дома, разоряет семью. Следует заметить, что и трезвенников на селе было совсем немного.
По наблюдению информатора из той же губернии: «Не пьющих совсем водки редко встретишь – двое, трое на сотню пьющих» [44, 2009, т. 7, ч. 2, с. 406].
В изучаемый период потребление спиртного населением страны выросло. Например, в Курской губернии при населении около 2 млн. человек в 1900 г. было выпито вина на 10 млн. руб. [21, с. 85]. По данным профессора И.Х. Озерова в 1913 г. на алкоголь в среднем на душу по стране тратилось 6,83 руб., что составляло 10,8 % душевого дохода [34, с. 85]. В деревне вина употребляли значительно меньше, чем в городах.
Все дореволюционные исследователи данной проблемы сходились во мнении о том, что сельское пьянство носило обрядовый характер. Праздник в восприятии крестьянина был непременно связан с употреблением вина. Согласно народной пословице «кто празднику рад – тот до свету пьян», крестьянин считал своей священной обязанностью напиться в праздник еще до обедни [44, 2005, т. 3, с. 334].
Информаторы этнографического бюро из Владимирской губернии сообщали, что в большие религиозные праздники выпивка в селе – обычное дело. Традиционно «пьяными» днями в селе считались Рождество, Пасха, масленица, престольный праздник.
В народе говорили: «Без блинов не масленица, а без вина не праздник» [7. с. 75, 280].
В селах Новгородской губернии во время местных храмовых праздников местные крестьяне напивались допьяна [44, 2011, т. 7, ч. 4, с. 284].
Корреспондент «Тамбовских губернских ведомостей» в 1884 г. отмечал, что «в храмовые праздники в селах идет поголовное, чрезмерное, продолжительное пьянство, сопровождаемое неприличными играми, плясками и всякого рода бесчинствами» [47, 1884, № 4].
Мало в чем ситуация изменилась и в начале XX в. В той же газете за 1900 г. утверждалось, что «с раннего утра до поздней ночи в дни наших престольных праздников только и видишь на селе толпы пьяных компаний в истерзанном виде, в бесшабашном разгуле» [47, 1900, № 108].
Во всех без исключения этнографических источниках местные престольные праздники названы как дни всеобщего и повального пьянства сельских жителей. В селах Орловской губернии «в престольный праздник пьянство начинается сразу же после обедни и продолжается 2–3 дня. Крестьяне небольшими группами ходят друг к другу и везде выпивают водку. Многие пьют до тех пор, пока не свалятся» [3, д. 992, л. 5].
«Престольные праздники празднуют так: крестьяне варят пиво (брагу) и покупают водку. Из соседних селений приходят знакомые и родственники, старшие члены семьи обоего пола. Тот, кто не принимает участие в праздниках, тот считается скаредным» [3, д. 2032, л. 2]. Такое описание было дано С. Кондрашовым, жителем Хохловской волости Елатомского уезда Тамбовской губернии, в корреспонденции от 12 мая 1899 г. в Этнографическое бюро.
Приверженность населения этой народной традиции хорошо выразил селькор из с. Волчкова Гагаринской волости Моршанского уезда Тамбовской губернии. В корреспонденции он в частности писал:
«По обычаю отцов и дедов, в наших сельских местностях в престольные праздники, как, например Покров, Михайлов день, Микола, Рождество, Масленица и другие крупные праздники проводятся гуляния, т.е. крестьяне по всей округе друг к другу ходят в гости. Угощение приезжих гостей спиртным и другими съестными припасам в течение двух – трех дней такого праздника составляет расхода рублей 20. Говорят, что меньше никак нельзя, так как это происходит по обычаю отцов и дедов. А если не принять гостей или принять и плохо угостить, то говорят, осудят со стороны, и так из года в год, из праздника в праздник» [42, оп. 4, д. 1, л. 105].
Праздник в народном восприятии был неразрывно связан с выпивкой. Его ждали, к нему готовились. Деревенский праздник всегда был желанен, так как давал возможность прервать однообразную череду сельских будней.
Будучи наследием прошлых братин праздник был не только отдыхом от тягот ежедневного труда, но и формой консолидации сельского мира. Побывать на празднике в деревне считали долгом. Вот, что по поводу этой обязанности говорил один из крестьян:
«Приготовиться к празднику, как бы это ни было трудно, а надо. Бедный должен купить четверть ведра водки простой и бутылку красной, средний полведра водки и четверть красной, зажиточный ведро водки и четверть ведра красной. Богатый, 2–3 ведра простой и полведра красной. Это в храмовый праздник и Пасху» [3, д. 1093, л. 11]. Одни словом, объем «угощения» на празднике каждого зависел лишь от его материального достатка.
Традиционное восприятие крестьянами праздника хорошо выразил публицист А. Кычигин. В своей статье он отмечал, что «понятие «праздник» в умах народа соединяется с гулянкой, пьянством и разгулом. Праздники в селе сопровождаются пьянством, усиленным сквернословием, часто буйством, дракой». Дело до суда в таких случаях доходило редко, поссорятся, подерутся и помирятся без постороннего вмешательства [24, с. 40]. Вполне закономерно, что сельский праздник являлся формой психологической разгрузки, своеобразным каналом выхода негативной энергии крестьян.
Алкоголь был плотно вплетен в канву жизненных событий крестьянской семьи. Без спиртного не обходилось ни одно семейное событие будь-то свадьба, крестины, похороны. Ради экономии средств крестьяне стремились приурочить свадьбу к храмовому или двунадесятому празднику [12, д. 1835, л. 163об].
Все предсвадебные обряды: сватовство, смотрины, запой и т.д. сопровождались обильной выпивкой. Об отце, просватавшего дочь, в деревне говорили, что он пропил – девку. В предсвадебный пир – «запой», невестину родню угощали до хмеля. Величайшей честью для хозяев было то, что гости уходили пьянее пьяного. Сама сельская свадьба редко обходилась без 5 ведер хлебного вина (водки) и превращалась трехдневную пьянку [48, № 5, с. 114].
Священник А. Кудрявцев из Курской губернии в ответе на анкету этнографического бюро в 1899 г. писал:
«Свадьба обходится в 60 руб. Самый бедный крестьянин покупает на свадьбу 4–5 ведер водки. Обильная попойка при браке поддерживается отчасти крестьянским самолюбием, старанием не ударить лицом в грязь, показать себя особенно перед новой родней, перед людьми другого прихода, другой местности: "смотри, дескать, как мы гуляем"» [3, д. 686, л. 16, 17].
По сообщению из Псковской губернии за 1899 г.:
«К свадьбе самый бедный крестьянин покупает водку ведрами (до пяти ведер) и почти все свадебные гости ползают на "четвереньках"» [44, 2008, т. 6, с. 248]. Стремление жителей русского села «гульнуть на широкую ногу», отметить праздник «не хуже, чем у других» являлось доминантой в поведении крестьян.
Пили также в селе и на проводах в армию.
Молодые люди, уходившие в солдаты, несколько дней подряд собирались друг у друга по очереди, пили водку и развлекались. Иногда, такие «гулянки» заканчивались драками и увечьями. Крестьяне к таким выходкам «годных» относились снисходительно, считая, что новобранцы имеют право хорошо погулять в последние дни перед службой [1, с. 247].
Вот как описано гуляние рекрутов в Карачаевском уезде Орловской губернии информатором Морозовым:
«Пьют с начала на свои деньги, бывая сегодня у одного, завтра у другого, заходят гостевать к родным и близким, знакомым, которые тоже угощают. На последних днях дают общественные деньги по 3 рубля на брата, почему пьянство и веселье "гожих" в последние дни доходит до своего максимума. В городе во все время пребывания пьют и ходят с гармошкой в руках по улице. "Хожалый (т. е. городовой) не зымай, а не то в морду, царю идем служить!"» [3, д. 1107, л. 3].
Традиция проводов в армию сохранилась и в послереволюционный период.
Приводимый далее пример показывает, что проводы в Красную Армию в советском селе практически ни чем не отличались от гуляния «годных» в царской деревне. Из письма в «Крестьянскую газету» за 1925 г.:
«В с. Чуланово Борисовской волости Грайворонского уезда Курской губернии председатель сельсовета сказал призывникам, чтобы они справили вечер в честь ухода их в армию, и для этого он предложил им сложиться рублей на 20 и купить самогонку, тем самым хорошо погулять ночку. Ребята все согласились, купили самогон, и пошли до одного кулака, где пили и сидели до 1 ночи» [42, оп. 3, д. 6, л. 87].
Каналом проникновения в деревню пагубного пристрастия к «зеленому змею» были отхожие промыслы крестьян.
Возвращение крестьян с отхода являлось традиционным поводом для сельского пьянства. Корреспондент «Тамбовских губернских ведомостей» в 1883 г. сообщал, что в с. Лесное Конобеево Шацкого уезда «по возвращению из отхода и разделение барышей начинается пьянство. Крестьянин собирает своих родных и близких знакомых, покупает ведро водки и угощает, поят даже детей. Напившись, хозяин идет со всеми в трактир пить чай и пиво. Таким образом, пьют до тех пор, пока не пропьют весь заработок, доходящий до 100 руб. на каждого» [47, 1883, № 18].
Регулярно водку в селе пили единицы, как правило, сапожники, кузнецы, отходники, т.е. лица не связанные с аграрным трудом [5, с. 95]. По мнению ярославских крестьян, развитию пьянства способствовали отхожие промыслы (работы на винокуренных заводах) и жизнь в городе. Они считали, что сапожники, кузнецы, бондари «набаловались» и привыкли к водочке благодаря своему занятию [44, 2006, т. 2, ч. 2, с. 205].
В Новгородской губернии имели пристрастие к водке крестьяне, состоящие в услужении у лесопромышленников и занимающиеся каким-либо мастерством [44, 2011, т. 7, ч. 1, с. 214].
Вместе с привычкой к спиртному отходники вносили в сельскую среду и другие формы отклоняющегося поведения, прежде всего хулиганство. Наблюдатель из Архангельской губернии (1911 г.) так описывал возвращение отходников в родные селения:
«Отборно ругаясь, горланя песни, с гармошкой в руках бродят они до поздней ночи по селу, и без драки им праздник не в праздник. Редкий праздник обходится без драки с кровью» [49].
Пьянство в первую очередь было широко распространено в среде рабочих-отходников, которые оказывались оторванными от своих общин, от традиционного социума и, находясь вне его, получив возможность не подчиняться традиционному социальному контролю, предавались тем видам пьянства, которые осуждались их общинами. По утверждению дореволюционного исследователя В.К. Дмитриева, изучавшего проблему потребления спиртного в начале XX в., «при переходе крестьян-земледельцев в ряды промышленно-городского пролетариата расход их на алкоголь возрастает в большее число раз, чем возрастает при этом переходе общая сумма их дохода» [16, с. 11].
Пристрастие к спиртному распространялось в крестьянской среде по причине возросшей социальной мобильности сельского населения. Процесс модернизации, сопровождающийся ломкой патриархальных устоев, наряду с позитивным началом, вносил в жизнь села далеко не лучшие черты городского быта. В условии потери социальных ориентиров, маргинализации российского общества, алкоголизм выступал вполне закономерным следствием произошедших изменений.
В результате исследований начала ХХ в деревне была выявлена четкая дифференциация – зажиточные и бедняки пили много, хотя и по разным причинам, а середняки – крайне умеренно, считая водку помехой для хозяйствования. Пьянство зажиточного крестьянина служило в деревне предметом зависти:
«Вот он и пьет, а все у него есть» [11, д. 114, л. 43].
Бытовому пьянству были подвержены, прежде всего, социальные низы деревни – бедняцкие и маломощные хозяйства. Размер расхода на приобретение спиртного в бюджете крестьянских хозяйств находился в прямой зависимости от их хозяйственного положения. Так в Лихвинском уезде Калужской губернии (1898 г.) в беспосевных хозяйствах затрачивалось на водку – 5 руб., в хозяйствах с посевом до 3 десятин – 6 руб., с посевом от 3 десятин – 10 руб. [13, с. 130].
Земские статистики вывели закономерность, которая заключалась в том, что чем меньше земли у крестьян, тем выше в данной местности потребление алкоголя. Таким образом, пристрастию к винопийству были подвержены бедные и зажиточные жители села. Но если одни пили, потому что могли себе это позволить, то другие от нищеты и жизненной неустроенности.
Иногда этой греховной страстью были охвачены целые селения.
Так, в Ястребинской волости Орловской губернии при наделе 2,3 дес. на душу, на 552 работника приходился один кабак, и число разоренных хозяйств составляло 6,3%.
В соседней Становлянской волости при одинаковом качестве земли и большем наделе в 2,5 дес. на душу, кабак приходился на 123 работников, а число разорившихся хозяйств достигало 23,2% [8, с. 7]. Это факты относились к началу 1880-х гг.
Но спустя четверть века таких свидетельств не стало меньше. В отчете о состоянии Орловской епархии за 1907 г. находим:
«За последние два года села и деревни стали неузнаваемы: сами крестьяне мне указывали такие села, которые год назад были нормальными, работящими, религиозными и в течение нескольких месяцев развратились в конец, разорились на вино и представляют собой сборища полоумных, ленивых и жестоких людей» [43, д. 227, л. 4].
Среди причин сельского пьянства следует выделить, наряду с другими, и психологический фактор.
Еще земская статистика заметила, что пик потребления алкоголя в русской деревне приходился на окончание сельскохозяйственных работ, на это период приходилось и наибольшее количество сельских свадеб. По всей видимости, выпивка для крестьян являлась единственно доступным удовольствием, дававшим возможность на время забыть обычную тяготу и неприглядность жизни. Жители Череповецкого уезда Новгородской губернии (1899 г.), так объясняли пристрастие к водке:
«Хорошо, как выпьешь – и весел. И силен, и богат станешь! И нужда, словно за 10 верст убежит от тебя!» [44, 2009, т. 7, ч. 3, с. 367].
В исследовании В. Черневского «К вопросу о пьянстве во Владимирской губернии и способах борьбы с ним» (1911 г.) один из корреспондентов сообщал:
«Есть нечего, сеять нечего, думал, думал, не знаю, что и делать, тоска берет, пойдешь выпьешь полбутылочки, хоть забудешься немного» [34, с. 70].
Сказывался и фактор низкой бытовой культуры сельского населения. Один из крестьян так высказался по этому поводу:
«Ведь как мы работаем! – Ну, тоже и праздновать хочется. А как нам праздновать? В городе у вас киатры (т.е. театры) разные, музыка, катанья, да гулянья, – а у нас какое веселье? Выпьешь бутылочку, зашумело в голове – вот и весело, вот и все наше мужицкое веселье!!!» [6, с. 98].
Низкий уровень образованности крестьян, отсутствие в селе форм культурного досуга – это тоже благоприятствовало развитию среди крестьян этого народного порока.
источник
---
Пьянство в Российской империи конца XIX начала XX в.
Алкоголь в обыденной жизни русского села [II]
Продолжение.
Магарыч
Вино в русском селе выступало традиционной формой платы за предоставленную помощь, оказанные услуги.
В повседневной жизни русских крестьян поводом для выпивки являлся магарыч. Толковый словарь В. Даля дает ему такое определение – «угощение, срыв при сделках или продажах, род взятки» [15, с. 288].
Наиболее распространенной формой магарыча в обыденности русской деревни являлось угощение, которое традиционно не могло быть без спиртного. В качестве примера приведем эпизод из жизни калужских крестьян. Молодой священник, поставленный на приход, в храмовый праздник сделал угощение для своих прихожан. Щи, похлебка, лапша с мясом, гречневая каша с салом, все подавалось вволю, но из-за принципа священник никого не угостил водкой, и все остались недовольны: «Что за угощение без водки».
Дьякон же наоборот, поднес по две рюмки водки и дал закусить черного хлеба. Все остались довольны [44, 2005, т. 3, с. 174].
По своей натуре русский мужик был скуп, но это не касалось «шальных» денег. Крестьянин охотно пропивал всякий неожиданный доход, не вошедший в хозяйственный расчет. Это могла быть пятерка, полученная от землевладельца после молотьбы хлеба, или червонец, вырученный за несколько копен сена, оставшегося при дележе укоса на общественном лугу [6, с. 46]. Особенностью крестьянской психологии можно объяснить и тот факт, что мужики охотно подряжались работать за выпивку. Крестьянин понимал, что заработанные деньги он пропить не решится, пожалеет, а употребить магарыч это иное дело [6, с. 47].
Одной из черт крестьянского быта являлись помочи, разнообразные формы сельской взаимопомощи. В русской деревни широко были распространены «вдовья помочь», «тихая милостыня», содержания сирот и другие формы народного презрения, религиозно – нравственного характера.
Но в селе прибегали и к «помочи с угощением», особенно в тех работах, где требовался солидарный труд (вывоз леса, навоза и т.п.) По завершению помочи хозяин в качестве благодарности за работу выставлял известное количество вина. Приглашая соседей оказать помощь, крестьянин заранее оговаривал размер магарыча, мотивируя это тем, что «иначе не пойдут».
Корреспондент Этнографического бюро из Тамбовской губернии сообщал, что «обычай помогать в полевых и других работах, а также при вывозе леса для крестьянских построек весьма распространен. Условия: утром накормить завтраком и поднести водки; по окончанию работы накормить обедом и угостить водкой» [3, д. 2033, л. 16]. Исследователь обрядового алкоголизма В. Ф. Невзоров с сожалением признавал, что «древняя помочь вырождается в личный найм за плату натурой, главное содержание которой – вино» [30, с. 24].
Большинство исследователей русской деревни, не без основания, обращали внимание на такое явление как пьянство сельского схода. Решение мирских проблем всегда создавало множество повод для массового пьянства.
На сельских сходах пили в случаях: избрания на должность, найма пастуха, раздела полей и лугов, сдачи в содержание мостов и кабаков, сдачи в аренду мирских земель, наложения штрафов, учета недоимок [47, 1882, № 103].
В начале ХХ в., в Богородском уезде Московской губернии, отмечались случаи, когда богатые крестьяне, споив сход, задешево скупали пустующие усадьбы. В этом же уезде было отмечено коллективное пропивание арендных денег [20, с. 238].
«Я не знаю ни одного крестьянина, – делился свои наблюдениями сельский информатор из Калужскойской губернии (1900 г.), – который пил бы водку каждый день по рюмке и по две, но при случае очень редкий не напьется допьяна, а случаев выпадает много: выборы старшины, судей, старосты, сотского, наем пастуха, сев конопли, сбор общественных денег, – все это является достаточным поводом для того, чтобы устроить общественную попойку» [44, 2005, т. 3, с. 174].
Благочинный 7-го Тамбовского округа сообщал в духовную консисторию (1908 г.) о том, что мирские сходы и всякие заседания по общественным делам начинаются и заканчиваются попойкой [12, д. 2076, л. 9].
Аналогичные суждения содержаться в работе сельского учителя Н. Бунакова. В своем сочинении он делает вывод о том, что «мужик любит выпивать на даровщинку. Он охотно напивается при сдаче общественной рыбной ловли – на счет съемщика, при заключении условий на какую-нибудь работу целым обществом – на счет нанимателя, при найме общественного пастуха – за счет общества и т.п.» [6, с. 46].
Справедливую оценку таким «пьяным» решениям сходов дал писатель – демократ Н.М. Астырев. Он в частности писал, что «желание выпить миром приводит к тому, что сход делает невероятные вещи: отдает за бесценок мирскую землю, пропивает в виде штрафов чужой стан колес, закабаляется за гроши, прощает крупную растрату мошеннику – старосте» [2, с 368].
Коллективная пьянка на сходе в русской деревне была обыденным явлением.
В понятии крестьян сложилось представление, что быть на сходе и не пить водки – нельзя. Не пить водки кому-либо, участвующим в сходке, значит отделиться от общества, не разделять его взглядов [29, с 48]. В традиционной культуре, тесно связанное с понятием праздника, заслуженного досуга, пьянство, обязательно коллективное, было разрешенным и доступным видом отдыха, подчиняясь при этом четкой регламентации, нарушение которой воспринималось как нарушение жестких социальных правил [49].
Распространенной формой наказания на сходе было угощение водкой, налагаемое обществом на своих членов за неисполнение ими обязанностей в отношении к миру.
Так, в Озерецкой волости Московской губернии, если крестьянин не городил свою изгородь или не выходил на работу для исправления натуральных повинностей, то сельский сход, в виде наказания, приговаривал его поставить известное количество водки, которая затем и распивалась всем обществом [45, с. 27].
Важную роль играл алкоголь в ходе исполнения решения сельского схода. Автор корреспонденции из с. Овстуга Брянского уезда Курской губернии (1898 г.) сообщал, что «если магарыч поставлен, приговор приводиться в исполнение сразу, иначе дело будет вестись до тех пор, пока крестьянин не угостит мир» [3, д. 1078, л. 86]. Угощение сельского схода вином осуществлялось и при других правовых решениях: установлении опеки, усыновлении, избрании на должность [3, д. 1048, л. 3].
Вино являлось непременным атрибутом сельского правосудия. На Вологодчине по местному обычаю крестьянин, уличенный в преступлении, независимо от наказания выставлял общине водку, которую распивали всем миром [44, 2007, т. 5, ч. 1, с. 583].
В деревнях Рыльского уезда Курской губернии (1895 г.) за мелкие преступления, преимущественно кражи, суд стариков приговаривал виновного к штрафу в размере четверти или половины ведра водки. Писарь составлял мировую о том, что такие-то в присутствии старосты помирились и обязаны друг на друга суду не жаловаться. Староста свидетельствовал документ своей подписью. Вино распивалось участниками примирения [53, с. 158–159]. Для виновного заключение мировой сделки было выгодно, на магарыч он тратил 1–2 руб., а в волостном суде сумма штрафа могла бы составить 5–10 руб. [52, с. 36].
Магарыч использовался в практике волостных судов.
Ярославские крестьяне считали, что не грех и уважить судью, а подсудимые делали подарки в виде яиц, курицы или петуха [44, 2007, т. 2, ч. 1, с. 212]. По сообщению из Никольского уезда Вологодской губернии «не брезгуя магарычами, суд волостной предпочитает брать наличными деньгами. Эти взятки составляют громадную статью дохода для волостного суда, особенно для волостных писарей» [44, 2007, т. 5, ч. 3, с. 292]. «Взятка признается народом явлением вполне нормальным, – признавал сельский информатор, – Не те волостные судьи, которые берут, а не берущие возбуждают удивление» [3, д. 1097, л. 7].
В условиях отсутствия оплаты труда членов волостного суда, каждая сторона считала своим долгом поблагодарить тех, кто тратил время для разрешения спора. В материалах комиссии Л.Н. Любощинского таких свидетельств множество. «Выйдут из суда, зайдут в питейный, вино ставит виноватый, а иногда обе стороны, обыкновенно – четвертую (1/2 ведра); распивают вино правый и виноватый вместе, чтобы друг на друга зла не держать, подносят свидетелям, потому, что, они, за, них, хлопоты, приняли, а, если, случается, кто-либо, из судей, или старшина, или писарь, то и их угощают» [50, с. 163, 187, 214].
Однако, следует заметить, что все эти, порой изрядные возлияния, имели место после судебного разбирательства. Крестьяне заявляли, что «на вине не мирят», «вина на суде не пьют», а «угощают судей водкой после суда» [18, с. 76].
Водкой угощали и свидетелей. Орловские крестьяне считали, что свидетелей надо угостить уже потому, что их вызывают по чужому делу. Местные жители полагали, что эти магарычи имеют влияние и на решение дела, угостят свидетелей водочкой, они и покажут в пользу того кто их угостил [44, 2005, т. 3, с. 174].
Водка играла роль отступного в деревенских спорах и конфликтах.
«Правый или потерпевший назначал виноватому односельчанину, то количество вина, за которое он соглашался помириться. "Ставь вино, а то хуже будет, суду пожалуюсь". Обычно сходились на 1/4 или 1/2 ведра» [37, с. 383].
По сообщению из Нижегородской губернии (1899 г.) «при заключении частных мировых сделок – «магарычи» покупает виновная сторона – потерпевшей с тем, чтобы покончить дело миром и не доводить его до судебного разбирательства» [44, 2006, т. 4, с. 59].
В источниках встречаются упоминания о том, что виновный в совершении какого-либо преступного деяния, чтобы не быть выданным в руки властей, угощал сельский сход водкой. Принимая угощение водкой, мир давал прощение за совершенное правонарушение. Аналогичным образом откупались должностные лица, при обнаружении растраты ими общественных сумм [44, 2006, т. 4, с. 59].
Женихи соседних деревень выставляли водку местным парубкам за то, чтобы они не препятствовали им гулять с их девушками. В повседневных взаимоотношениях жители деревни использовали спиртное, в тех ситуациях, когда денежный расчет в силу сложившихся традиций был не возможен. И в этих случаях водка служила формой благодарности за работу или услугу, играла роль «отступного», являлась средством примирения в сельских ссорах.
Безгин Владимир Борисович доктор исторических наук, профессор, кафедра истории и философии, Тамбовский государственный технический университет:
Для характеристики отношения крестьян к ритуальному пьянству приведем следующие факты. Рост потребления водки в 1906 г. объясняется в «Обзоре Орловской губернии» следующим образом:
«...несмотря на экономический кризис, вызванный главным образом повторным неурожаем хлебов, населением. в отчетном году потреблено вина больше предшествующих лет; для объяснения этого обстоятельства в [Губернском статистическом] комитете не имеется никаких достаточно достоверных данных, но возможно предположить, что главную роль в этом явлении невольно сыграл именно неурожай и выдававшиеся вследствие этого пособия населению.
Крестьяне, доведенные до полного разорения рядом неурожайных лет, получив пособия хлебом, зачастую перепродавали его на месте же, конечно, за низкую цену. Вырученные. деньги трудно было выбивающемуся из нормальной жизни крестьянину употребить на нужды голодной семьи — деньги пропивались, нужда еще более увеличивалась, люди озлоблялись, а в результате пропивались и те последние крохи, которые еще уцелели в разоренном хозяйстве» [4, ф. 580, оп. 1, д. 3267, л. 13 об.-14].
Весьма оригинальное объяснение причин пропития продовольственных ссуд крестьянами дал Рязанский Губстаткомитет, по мнению которого, водка «.является большим подспорьем в питании при недостатке хлебных продуктов у беднейшего класса населения» [5, с. 106 (паг. 2-я)].
На наш взгляд, крестьяне пропивали продовольственные ссуды не с горя и не для того, чтобы питаться вместо хлеба водкой. Чиновники Губстаткомитетов не понимали менталитета селян, которые не делали зерновых запасов, пропивая излишки на свадьбах и праздниках, и преувеличивали крестьянские тяготы.
«По свидетельству жителя деревни, “побывать на празднике” считают долгом. Приготовиться к празднику, как бы это не было трудно, а надо. Бедный должен купить четверть ведра водки простой и бутылку “красной”, средний — полведра водки и четверть “красной”, зажиточный — ведро водки и четверть ведра красной. Богатый — 2-3 ведра простой и полведра “красной”» [1, с. 166].
Священник А. Кудрявцев из Курской губернии в ответе на анкету Этнографического бюро в 1899 г. сообщал:
«Свадьба обходится в 60 руб. Самый бедный крестьянин покупает на свадьбу 4-5 ведер водки. Обильная попойка при браке поддерживается отчасти крестьянским самолюбием, старанием не ударить лицом в грязь, показать себя, особенно перед новой родней, перед людьми другого прихода, другой местности: “смотри, дескать, как мы гуляем”.
Стремление крестьянина гульнуть на “широкую ногу”, отметить праздник “не хуже, чем у других” являлось доминантой в повседневном поведении крестьянина» [1, с. 170].
В этой связи отметим наивысшее майское потребление водки в Европейской России в 1906 г. Дело в том, что День памяти Николая Чудотворца — «Никола» (9 мая) — и День коронации Николая II (14 мая) были, как выше указано, самыми почитаемыми праздниками русских крестьян, если судить по объемам закупленной водки в близкие дни к данным датам.
Во всеподданнейшем отчете о состоянии Псковской губернии за 1912 г. начальник последней указал на широко развившиеся в сельских местностях «за последнее время хулиганского характера» преступления, совершающиеся большей частью в пьяном виде [6, ф. 575, оп. 6, д. 72, л. 3 об.].
Среди «общих условий, благоприятствующих развитию хулиганства в сельских местностях», тульский губернатор назвал «пьянство, особенно в базарные дни и во время храмовых праздников, и наличность в деревнях заведений трактирного промысла и шинок».
Один из уездных исправников сообщил начальнику губернии, что «во время храмовых и иных праздников — пьянство поголовное в течение 3-4 дней» [2, ф. 90, оп. 1, д. 39348, л. 175].
«В городах деревенская молодежь заработки свои пропивает и ведет разгульный образ жизни, громадное большинство молодежи домой родителям денег не подает, не помогает и зачастую бросает своих жен» [2, ф. 90, оп. 1, д. 39348, л. 12].
28 августа 1900 г. архангельский губернатор сообщил начальнику ГУНСиКПП:
С. Маркову о «традиционном и безобразном пьянстве во время рыбных промыслов по Мурманскому берегу». «В прежнее время в большом ходу был на Мурмане так называемый норвежский ром; ввоз его и потребление как продукта, признанного вредным для здоровья, был воспрещен. Ром заменила в настоящее время русская водка.
Пробовали совсем запрещать продажу вина на Мурмане, но это не сократило его потребления, и не устранило пьянства; водка ввозилась явно в виде судовой провизии и для собственного потребления и тайно для продажи. .и промышленники пьянствуют безобразно, как и прежде. Водка получается по старой памяти из Архангельска по большей части тайно небольшими количествами в 1-3 ведра в бочках с солью, мукой и проч. ...
Пароходы Товарищества Архангельско-Мурманского пароходства, совершая еженедельные рейсы вдоль берегов Мурмана, развозят таким образом, по имеющимся сведениям, каждый раз по становищам по нескольку сот ведер водки. Существует, конечно, и тайная продажа вина по мелочам, и отпуск вина в обмен на рыбу.
Успешное потребление вина на Мурмане объясняется суровыми климатическими условиями, условиями самого рыбного промысла в холоде и сырости, причем усиленный тяжелый труд сменяется нередко полным бездействием за невозможностью выехать в море на промысел по случаю непогоды, отсутствия рыбы или наживки и проч. Свободное в таких случаях время не заполняется какими-либо другими занятиями или развлечениями, не представляет даже отдыха, потому что промышленники ютятся в крайне тесных, грязных и сырых временных помещениях.
При таких условиях водка является спасительным средством к забвению всех лишений и невзгод, а затем является привычка и, пожалуй, до известной степени распущенность.
Бестолковому пьянству способствует также то, что во время промыслов на Мурмане все делается урывками, урывками производится промысел с появлением рыбы, в случае благоприятной погоды, обильный случайный улов дает разом счастливцу огромный заработок, который сопровождается на радостях прежде всего пьянством. Самая водка появляется в становищах тоже урывками с прибытием пароходов» [6, ф. 575, оп. 3, д. 4099, л. 17-19].
В 1903 г. в своем ходатайстве в Министерство финансов Тобольский губернатор указал, что «жители Березовского и Сургутского уездов, преимущественно остяки и самоеды, с давних времен спаиваются поселившимися там русскими, а также приезжающими на рыбные промыслы купцами. Все сделки с инородцами: по аренде рыбных песков, найму в работники, скупке пушнины. всегда сопровождаются угощением водкой очень дурного качества, настоянной на табаке, и совершаются только тогда, когда опьяненный инородец не в состоянии сообразить невыгодности предъявленных ему условий.» [6, ф. 575, оп. 6, д. 563, л. 4 об.].
Потребление алкоголя в городе качественно отличалось от сельского: оно было заметно выше на душу населения и более регулярным, что объяснялось, в основном, тем, что работающие горожане, в отличие от селян, имели постоянный и более высокий доход.
15 марта 1906 г. управляющий акцизными сборами Уфимской губернии доложил начальнику ГУНСиКПП о том, что «пьянство в народе, действительно, заметно усилилось. В настоящее время в увеличении пьянства очень видную роль играет пиво. Так в 1894 г. выварено было 31 миллион ведер при 9 тысячах пивных лавок, а в 1903 г. — 58 миллионов при 29 тысячах лавок.
При казенной монополии стала поощряться пивная торговля: дана возможность заняться этой отраслью промышленности бывшим виноторговцам. Пивом напиваются так же, как и вином /о чем я уже докладывал из Астрахани/, причем комфорт пивных лавок, кампания с устными и газетными новостями представляют слишком много соблазна для безвольных лиц — особенно рабочих в городах. В деревне и надзора никакого нет. Домашнее употребление пива [на селе. — Е. П.] вытесняется “пивной”» [6, ф. 575, оп. 2, д. 2207, л. 37-38].
«С изданием закона 22 апреля 1906 года, передавшего городским самоуправлениям право на разрешение мест торговли пивом в городах, число пивных лавок в городских поселениях возросло до чрезмерных пределов.».
Стремление к прибыли заставляло содержателей пивных лавок применять разные приманки «для рабочего люда в виде граммофонов, музыкантов и даже певцов и певиц», продавать водку, допускать карточные игры и проституцию. «Издаваемые городами обязательные постановления об устройстве и содержании пивных лавок далеко не так строги, как действовавшие до введения нового порядка, а главное, за исполнением их никто не следит. Поэтому зачастую пивные лавки. [располагаются] на удаленных от центра [города] улицах, помещаются в грязных, тесных, низких, вообще в неподходящих зданиях.» [6, ф. 575, оп. 6, д. 856, л. 23-23 об.].
«Наблюдая обычное течение жизни населения [уездных городов — Е. П.] во всех отраслях труда и промыслов, — сообщал в письме в ГУНСиКПП 27 августа 1914 г. управляющий акцизными сборами Витебской губернии, — мы замечаем, что правильный ход ее налаживается постоянно к концу недели, сменяется буйным припадком пьяного угара в воскресенье, влечет за собой похмелье в понедельник и ближайшие дни и снова выравнивается к концу недели. При посещении трактиров и пивных лавок в будние я поражаюсь их пустотой и полным затишьем в торговле, и только в воскресенье праздность населения позволяет содержателям частных питейных заведений оправдывать свои расходы по найму.» [6, ф. 575, оп. 6, д. 838, л. 32 об.].
Нами найдены факты злоупотребления алкоголем чиновниками.
2 апреля 1903 г. управляющий акцизными сборами Орловской губернии обратился с секретным письмом к окружным акцизным надзирателям, в котором сообщил, что имеет «положительные и проверенные сведения, что некоторые из чинов акцизного надзора ведут нетрезвый образ жизни, пьют не в меру, производя в нетрезвом виде даже и скандалы, занимают деньги у заводчиков или заводоуправлений, а также у заведующих казенными винными лавками, ведут расходы не по средствам и прочее. Я знаю о многих таких личностях, но между тем все, что я знаю, то знаю не от надзирателей, а из других источников.» [4, ф. 497, оп. 1, д. 45, л. 9].
В мае 1914 г. священник Иоанн Хохлов совершил поездку по Амуру и Уссурийскому краю с целью антиалкогольной пропаганды. В своем отчете он отметил следующее происшествие:
«Во время поездки по Амуру на пристани Черняево пришлось быть свидетелем прискорбного случая, лишний раз доказавшего, что алкоголь из любого человека может сделать дикого зверя и что ни образование, ни социальное положение не могут застраховать любящего “выпить” от превращения в скота.
Ночью пароход пристал в Черняеве, чтобы сдать и взять почту. Чиновники местной таможенной заставы Станкевич и Изерский с дамами вошли на пароход и, несмотря на позднее время и что большинство пассажиров спали, заняли салон 1-го класса, начали распивать шампанское, петь, бренчать на пианино, шуметь и безобразничать.
Когда командир парохода попросил их сойти с парохода, они изругали его и сошли только после третьего свистка, да и то не все.
Пьяный Изерский, помощник начальника заставы, не хотел сходить, требовал, чтобы командир задержал пароход, пока они еще бутылочку выпьют.
Командир приказал убирать сходни. Изерский бросился с парохода по сходням, выхватил револьвер Нагана и, наведя его на бедного, безоружного матроса, свирепо закричал:
“Если двинешься с места, убью как собаку”.
Все замерли от ужаса. Я же, при виде такого безобразия, не вытерпел и невольно вскрикнул:
“Как не стыдно русскому чиновнику поднимать оружие на беззащитного”.
Тогда Изерский моментально навел револьвер на толпу пассажиров, где был я и начал кричать, ругаться и угрожать, что перестреляет всех.
Станкевич же, вместо того, чтобы образумить своего помощника, сам подзадоривал его и кричал:
“Стреляй их, мерзавцев”.
Пассажиры моментально оттеснили меня с освещенного места на пароходе и сами расступились. острый момент прошел, помощник командира свел Изерского со сходней, и пьяная ватага. удалилась.
Говорят, что такие инциденты не в диковинку на Амуре, что все это. безнаказанно сходит, что не так давно, и едва ли не те же буяны, устроили было форменное сражение с казенным пароходом» [6, ф. 575, оп. 6, д. 860, л. 116-118].
В приводимых цитатах сохранены орфография и пунктуация авторов. (Ред.)
https://cyberleninka.ru/article/n/pyanstvo-v-rossii-kontsa-xix-nachala-xx-v
---
1.Анохина Л.А., Шмелева М.Н. Культура и быт колхозников Калининской области. М., 1964.
2.Астырев Н.М. В волостных писарях. Очерки крестьянского самоуправления. М., 1898.
3.Архив Российского этнографического музея (АРЭМ). Ф. 7. Оп. 2.
4.Беловинский Л.В. Так, сколько же пил русский мужик? [Электронный ресурс]. URL: http://nepsis.ru/zavisimosti/alkogolizm/162-tak-skolko-zhe-pil-russkij-muzhik.html (дата обращения 12.03. 2012)
5.Бородин Д.Н. Итоги винной монополии и задачи на будущее. СПб., 1908.
6.Бунаков Н. Сельская школа и народная жизнь. СПб., 1906.
7.Быт великорусских крестьян-земледельцев. Описание материалов этнографического бюро кн. В.Н. Тенишева. М., 1993.
8.Воейков Д.И. Экономическое положение крестьян в черноземных губерниях. СПб., 1881.
9.Воронов Д.Н. Алкоголизм в городе и деревне в связи с бытом населения: обследование потребления вина в Пензенской губернии в 1912 г. Пенза, 1913.
10.Государственный архив Воронежской области (ГАВО). Ф. 26. Оп. 22.
11.Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 586. Оп. 1.
12.Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. 181. Оп.1.
13.Грекулов Е.Ф. Расходы, связанные с религией, в бюджете крестьян царской России // Вопросы истории религии и атеизма. Сб. ст. М., 1964. Вып. 12. С. 36–54.
14.Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991.
15.Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1979.
16.Дмитриев В.К. Критические исследования о потреблении алкоголя в России. М., 1911.
17.Зарудный М.И. Законы и жизнь. Итоги исследования крестьянских судов. СПб., 1874.
18.Земцов Л.И. Волостные суды Центрального Черноземья в начале 70-х гг. XIX в. // Исторические записки. Воронеж. 2000. Вып. 6. С. 65–72.
19.Зоткина Н.А. Феномен девиантного поведения в повседневной жизни российского общества на рубеже XIX – XX веков. Преступность, пьянство, проституция (на примере Пензенской губернии): Дисс. … канд. ист. наук. Пенза, 2002.
20.Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России. 1907 – 1914 гг. М., 1992.
21.Карнишин В.Д. Общественно – политический процесс в Поволжье в начале ХХ века. Пенза, 1996.
22.Красноперов И.М. Крестьянские женщины перед волостным судом // Сборник правоведения и общественных знаний. СПб., 1893. Т. 1. С. 268–292.
23.Курукин И.В., Никулина Е. «Государево кабацкое дело»: Очерки питейной политики и традиций в России. М., 2005.
24.Кычигин А.В. В конце XIX века // Странник. 1897. № 2. С. 35–41.
25.Лаврова Е. Отношение к пьянству в пословицах и поговорках русского народа. [Электронный ресурс]. URL: http://www.humanities.edu.ru/db/msg/39600 (дата обращения 07.02. 2009)
26.Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб., 1999.
27.Миронов Б.Н. Преступность России в XIX – начале XX века // Отечественная история . 1998. № 1. С. 36–42.
28.Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже веков. М., 1994.
29.Мордвинов С. Экономическое положение крестьян Воронежской и Тамбовской губерний. Б.М. Б.Г.
30.Невзоров В.Ф. Происхождение обрядового алкоголизма. Опыт в области этнографии и истории права. Пенза, 1916.
31.Николаев А.В. Антиалкогольные кампании XX века в России // Вопросы истории. 2008. № 11. С. 67–78.
32.Никольский В.И. Тамбовский уезд. Статистика населения и болезненности. Тамбов, 1885.
33.Обзор Тамбовской губернии за 1883 – 1905 гг. Тамбов, 1884 – 1907.
34.Озеров Х.С. Алкоголизм и борьба с ним. М., 1914.
35.Памятная книжка Воронежской губернии на 1905 г. Воронеж, 1905.
36.Памятная книжка Тамбовской губернии на 1868 г. Тамбов, 1868.
37.Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. Юридические очерки. СПб., 1877. Т. 1.
38.Панин С.Е. «Пьяная преступность» в России в 1920-е гг. // Социологический журнал. 2002. № 4. С. 92–102.
39.Постников Е.В. Южно-русское крестьянство. М., 1891.
40.Птицын В. Обычное судопроизводство крестьян Саратовской губернии. СПб., 1886.
41.Пушкарев Л.Н. Духовный мир русского крестьянина по пословицам. XVII –XVIII вв. М., 1994.
42.Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 396.
43.Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 796. Оп. 442.
44.Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева. СПБ., 2005 – 2011. Т. 1–7.
45.Скоробогатый П. Устройство крестьянских судов. М., 1880.
46.Такала И.Р. «Веселие Руси»: История алкогольной проблемы в России. СПб., 2002.
47.Тамбовские губернские ведомости.48.Тамбовские епархиальные ведомости. 1889. № 22.
49.Трошина Т.И. Народное пьянство на Европейском Севере России (конец XIX – начало XX века) // Новый исторический вестник. 2011. № 28(2). [Электронный ресурс]. URL: http://www.nivestnik.ru/2011_2/07_troshina_2.shtml. (дата обращения 10.12. 2012)
50.Труды комиссии по преобразованию волостных судов. СПБ, 1873. Т. 2.
51.Тыркова-Вильямс А. Воспоминания: То, чего больше не будет. М., 1998.
52.Чепурный К.Ф. К вопросу о юридических обычаях: устройство и состояние волостной юстиции в Тамбовской губернии. Киев, 1874.
53.Шатковская Т.В. Правовая ментальность российских крестьян второй половины XIX века: Опыт юридической антропометрии. Ростов н/Д, 2000.
источник
---
А должно было быть так:
---
---
До 1917 года жизнь в России протекала без особого смысла. Поэтому бытовое пьянство считалось нормой. Победить такую "народную традицию" оказалось не так-то просто и при Советской власти.
Пьянство в Российской империи конца XIX начала XX в.
Алкоголь в обыденной жизни русского села [I]
Одной из причин распространения пьянства в деревне являлось доступность спиртного, наличие в селе питейного заведения.
По отзывам калужских крестьян (1900 г.), развитию пьянства способствовало увеличение числа кабаков, открывался в деревне кабак и пьянство усиливалось.
«Близко, как вздумал выпить, так и пошел», – говорили крестьяне [44, 2005, т. 3, с. 175].
«Посещение селения, где помещается кабак, – утверждал информатор из Псковской губернии (1899 г.), – для многих крестьян служит уже поводом, чтобы выпить и даже напиться» [44, 2008, т. 6, с. 249].
Схоже, по сути, суждение из Новгородской губернии (1899 г.): «Близость кабака – большой соблазн к выпивке, а его отсутствие заставляет мужика совсем забывать о стаканчике» [44, 2009, т. 7, ч. 3, с. 367].
Отношение сельского населения к питейным заведениям нашло свое отражение в народных пословицах: «Лучше знаться с дураком, чем с кабаком»; «В кабаке родился, в вине крестился» [25].
Наблюдения современников подтверждаются и сведениями сельских информаторов этнографической программы кн. В.Н. Тенишева. Учитель церковноприходской школы из Жиздринского уезда Калужской губернии Е.И. Зорина в 1900 г. сообщала, что «пьяницей называют того, кто пьет во всякое время, кстати и некстати, пропивает заработок, упускает работу, тащит из дома, разоряет семью. Следует заметить, что и трезвенников на селе было совсем немного.
По наблюдению информатора из той же губернии: «Не пьющих совсем водки редко встретишь – двое, трое на сотню пьющих» [44, 2009, т. 7, ч. 2, с. 406].
В изучаемый период потребление спиртного населением страны выросло. Например, в Курской губернии при населении около 2 млн. человек в 1900 г. было выпито вина на 10 млн. руб. [21, с. 85]. По данным профессора И.Х. Озерова в 1913 г. на алкоголь в среднем на душу по стране тратилось 6,83 руб., что составляло 10,8 % душевого дохода [34, с. 85]. В деревне вина употребляли значительно меньше, чем в городах.
Все дореволюционные исследователи данной проблемы сходились во мнении о том, что сельское пьянство носило обрядовый характер. Праздник в восприятии крестьянина был непременно связан с употреблением вина. Согласно народной пословице «кто празднику рад – тот до свету пьян», крестьянин считал своей священной обязанностью напиться в праздник еще до обедни [44, 2005, т. 3, с. 334].
Информаторы этнографического бюро из Владимирской губернии сообщали, что в большие религиозные праздники выпивка в селе – обычное дело. Традиционно «пьяными» днями в селе считались Рождество, Пасха, масленица, престольный праздник.
В народе говорили: «Без блинов не масленица, а без вина не праздник» [7. с. 75, 280].
В селах Новгородской губернии во время местных храмовых праздников местные крестьяне напивались допьяна [44, 2011, т. 7, ч. 4, с. 284].
Корреспондент «Тамбовских губернских ведомостей» в 1884 г. отмечал, что «в храмовые праздники в селах идет поголовное, чрезмерное, продолжительное пьянство, сопровождаемое неприличными играми, плясками и всякого рода бесчинствами» [47, 1884, № 4].
Мало в чем ситуация изменилась и в начале XX в. В той же газете за 1900 г. утверждалось, что «с раннего утра до поздней ночи в дни наших престольных праздников только и видишь на селе толпы пьяных компаний в истерзанном виде, в бесшабашном разгуле» [47, 1900, № 108].
Во всех без исключения этнографических источниках местные престольные праздники названы как дни всеобщего и повального пьянства сельских жителей. В селах Орловской губернии «в престольный праздник пьянство начинается сразу же после обедни и продолжается 2–3 дня. Крестьяне небольшими группами ходят друг к другу и везде выпивают водку. Многие пьют до тех пор, пока не свалятся» [3, д. 992, л. 5].
«Престольные праздники празднуют так: крестьяне варят пиво (брагу) и покупают водку. Из соседних селений приходят знакомые и родственники, старшие члены семьи обоего пола. Тот, кто не принимает участие в праздниках, тот считается скаредным» [3, д. 2032, л. 2]. Такое описание было дано С. Кондрашовым, жителем Хохловской волости Елатомского уезда Тамбовской губернии, в корреспонденции от 12 мая 1899 г. в Этнографическое бюро.
Приверженность населения этой народной традиции хорошо выразил селькор из с. Волчкова Гагаринской волости Моршанского уезда Тамбовской губернии. В корреспонденции он в частности писал:
«По обычаю отцов и дедов, в наших сельских местностях в престольные праздники, как, например Покров, Михайлов день, Микола, Рождество, Масленица и другие крупные праздники проводятся гуляния, т.е. крестьяне по всей округе друг к другу ходят в гости. Угощение приезжих гостей спиртным и другими съестными припасам в течение двух – трех дней такого праздника составляет расхода рублей 20. Говорят, что меньше никак нельзя, так как это происходит по обычаю отцов и дедов. А если не принять гостей или принять и плохо угостить, то говорят, осудят со стороны, и так из года в год, из праздника в праздник» [42, оп. 4, д. 1, л. 105].
 |
| Шкатулка Федоскино "В кабаке" |
Праздник в народном восприятии был неразрывно связан с выпивкой. Его ждали, к нему готовились. Деревенский праздник всегда был желанен, так как давал возможность прервать однообразную череду сельских будней.
Будучи наследием прошлых братин праздник был не только отдыхом от тягот ежедневного труда, но и формой консолидации сельского мира. Побывать на празднике в деревне считали долгом. Вот, что по поводу этой обязанности говорил один из крестьян:
«Приготовиться к празднику, как бы это ни было трудно, а надо. Бедный должен купить четверть ведра водки простой и бутылку красной, средний полведра водки и четверть красной, зажиточный ведро водки и четверть ведра красной. Богатый, 2–3 ведра простой и полведра красной. Это в храмовый праздник и Пасху» [3, д. 1093, л. 11]. Одни словом, объем «угощения» на празднике каждого зависел лишь от его материального достатка.
Традиционное восприятие крестьянами праздника хорошо выразил публицист А. Кычигин. В своей статье он отмечал, что «понятие «праздник» в умах народа соединяется с гулянкой, пьянством и разгулом. Праздники в селе сопровождаются пьянством, усиленным сквернословием, часто буйством, дракой». Дело до суда в таких случаях доходило редко, поссорятся, подерутся и помирятся без постороннего вмешательства [24, с. 40]. Вполне закономерно, что сельский праздник являлся формой психологической разгрузки, своеобразным каналом выхода негативной энергии крестьян.
Алкоголь был плотно вплетен в канву жизненных событий крестьянской семьи. Без спиртного не обходилось ни одно семейное событие будь-то свадьба, крестины, похороны. Ради экономии средств крестьяне стремились приурочить свадьбу к храмовому или двунадесятому празднику [12, д. 1835, л. 163об].
Все предсвадебные обряды: сватовство, смотрины, запой и т.д. сопровождались обильной выпивкой. Об отце, просватавшего дочь, в деревне говорили, что он пропил – девку. В предсвадебный пир – «запой», невестину родню угощали до хмеля. Величайшей честью для хозяев было то, что гости уходили пьянее пьяного. Сама сельская свадьба редко обходилась без 5 ведер хлебного вина (водки) и превращалась трехдневную пьянку [48, № 5, с. 114].
 |
| Музей русской водки |
Священник А. Кудрявцев из Курской губернии в ответе на анкету этнографического бюро в 1899 г. писал:
«Свадьба обходится в 60 руб. Самый бедный крестьянин покупает на свадьбу 4–5 ведер водки. Обильная попойка при браке поддерживается отчасти крестьянским самолюбием, старанием не ударить лицом в грязь, показать себя особенно перед новой родней, перед людьми другого прихода, другой местности: "смотри, дескать, как мы гуляем"» [3, д. 686, л. 16, 17].
По сообщению из Псковской губернии за 1899 г.:
«К свадьбе самый бедный крестьянин покупает водку ведрами (до пяти ведер) и почти все свадебные гости ползают на "четвереньках"» [44, 2008, т. 6, с. 248]. Стремление жителей русского села «гульнуть на широкую ногу», отметить праздник «не хуже, чем у других» являлось доминантой в поведении крестьян.
Пили также в селе и на проводах в армию.
Молодые люди, уходившие в солдаты, несколько дней подряд собирались друг у друга по очереди, пили водку и развлекались. Иногда, такие «гулянки» заканчивались драками и увечьями. Крестьяне к таким выходкам «годных» относились снисходительно, считая, что новобранцы имеют право хорошо погулять в последние дни перед службой [1, с. 247].
Вот как описано гуляние рекрутов в Карачаевском уезде Орловской губернии информатором Морозовым:
«Пьют с начала на свои деньги, бывая сегодня у одного, завтра у другого, заходят гостевать к родным и близким, знакомым, которые тоже угощают. На последних днях дают общественные деньги по 3 рубля на брата, почему пьянство и веселье "гожих" в последние дни доходит до своего максимума. В городе во все время пребывания пьют и ходят с гармошкой в руках по улице. "Хожалый (т. е. городовой) не зымай, а не то в морду, царю идем служить!"» [3, д. 1107, л. 3].
Традиция проводов в армию сохранилась и в послереволюционный период.
Приводимый далее пример показывает, что проводы в Красную Армию в советском селе практически ни чем не отличались от гуляния «годных» в царской деревне. Из письма в «Крестьянскую газету» за 1925 г.:
«В с. Чуланово Борисовской волости Грайворонского уезда Курской губернии председатель сельсовета сказал призывникам, чтобы они справили вечер в честь ухода их в армию, и для этого он предложил им сложиться рублей на 20 и купить самогонку, тем самым хорошо погулять ночку. Ребята все согласились, купили самогон, и пошли до одного кулака, где пили и сидели до 1 ночи» [42, оп. 3, д. 6, л. 87].
Каналом проникновения в деревню пагубного пристрастия к «зеленому змею» были отхожие промыслы крестьян.
Возвращение крестьян с отхода являлось традиционным поводом для сельского пьянства. Корреспондент «Тамбовских губернских ведомостей» в 1883 г. сообщал, что в с. Лесное Конобеево Шацкого уезда «по возвращению из отхода и разделение барышей начинается пьянство. Крестьянин собирает своих родных и близких знакомых, покупает ведро водки и угощает, поят даже детей. Напившись, хозяин идет со всеми в трактир пить чай и пиво. Таким образом, пьют до тех пор, пока не пропьют весь заработок, доходящий до 100 руб. на каждого» [47, 1883, № 18].
Регулярно водку в селе пили единицы, как правило, сапожники, кузнецы, отходники, т.е. лица не связанные с аграрным трудом [5, с. 95]. По мнению ярославских крестьян, развитию пьянства способствовали отхожие промыслы (работы на винокуренных заводах) и жизнь в городе. Они считали, что сапожники, кузнецы, бондари «набаловались» и привыкли к водочке благодаря своему занятию [44, 2006, т. 2, ч. 2, с. 205].
В Новгородской губернии имели пристрастие к водке крестьяне, состоящие в услужении у лесопромышленников и занимающиеся каким-либо мастерством [44, 2011, т. 7, ч. 1, с. 214].
Вместе с привычкой к спиртному отходники вносили в сельскую среду и другие формы отклоняющегося поведения, прежде всего хулиганство. Наблюдатель из Архангельской губернии (1911 г.) так описывал возвращение отходников в родные селения:
«Отборно ругаясь, горланя песни, с гармошкой в руках бродят они до поздней ночи по селу, и без драки им праздник не в праздник. Редкий праздник обходится без драки с кровью» [49].
Пьянство в первую очередь было широко распространено в среде рабочих-отходников, которые оказывались оторванными от своих общин, от традиционного социума и, находясь вне его, получив возможность не подчиняться традиционному социальному контролю, предавались тем видам пьянства, которые осуждались их общинами. По утверждению дореволюционного исследователя В.К. Дмитриева, изучавшего проблему потребления спиртного в начале XX в., «при переходе крестьян-земледельцев в ряды промышленно-городского пролетариата расход их на алкоголь возрастает в большее число раз, чем возрастает при этом переходе общая сумма их дохода» [16, с. 11].
Пристрастие к спиртному распространялось в крестьянской среде по причине возросшей социальной мобильности сельского населения. Процесс модернизации, сопровождающийся ломкой патриархальных устоев, наряду с позитивным началом, вносил в жизнь села далеко не лучшие черты городского быта. В условии потери социальных ориентиров, маргинализации российского общества, алкоголизм выступал вполне закономерным следствием произошедших изменений.
В результате исследований начала ХХ в деревне была выявлена четкая дифференциация – зажиточные и бедняки пили много, хотя и по разным причинам, а середняки – крайне умеренно, считая водку помехой для хозяйствования. Пьянство зажиточного крестьянина служило в деревне предметом зависти:
«Вот он и пьет, а все у него есть» [11, д. 114, л. 43].
Бытовому пьянству были подвержены, прежде всего, социальные низы деревни – бедняцкие и маломощные хозяйства. Размер расхода на приобретение спиртного в бюджете крестьянских хозяйств находился в прямой зависимости от их хозяйственного положения. Так в Лихвинском уезде Калужской губернии (1898 г.) в беспосевных хозяйствах затрачивалось на водку – 5 руб., в хозяйствах с посевом до 3 десятин – 6 руб., с посевом от 3 десятин – 10 руб. [13, с. 130].
Земские статистики вывели закономерность, которая заключалась в том, что чем меньше земли у крестьян, тем выше в данной местности потребление алкоголя. Таким образом, пристрастию к винопийству были подвержены бедные и зажиточные жители села. Но если одни пили, потому что могли себе это позволить, то другие от нищеты и жизненной неустроенности.
Иногда этой греховной страстью были охвачены целые селения.
Так, в Ястребинской волости Орловской губернии при наделе 2,3 дес. на душу, на 552 работника приходился один кабак, и число разоренных хозяйств составляло 6,3%.
В соседней Становлянской волости при одинаковом качестве земли и большем наделе в 2,5 дес. на душу, кабак приходился на 123 работников, а число разорившихся хозяйств достигало 23,2% [8, с. 7]. Это факты относились к началу 1880-х гг.
Но спустя четверть века таких свидетельств не стало меньше. В отчете о состоянии Орловской епархии за 1907 г. находим:
«За последние два года села и деревни стали неузнаваемы: сами крестьяне мне указывали такие села, которые год назад были нормальными, работящими, религиозными и в течение нескольких месяцев развратились в конец, разорились на вино и представляют собой сборища полоумных, ленивых и жестоких людей» [43, д. 227, л. 4].
Среди причин сельского пьянства следует выделить, наряду с другими, и психологический фактор.
Еще земская статистика заметила, что пик потребления алкоголя в русской деревне приходился на окончание сельскохозяйственных работ, на это период приходилось и наибольшее количество сельских свадеб. По всей видимости, выпивка для крестьян являлась единственно доступным удовольствием, дававшим возможность на время забыть обычную тяготу и неприглядность жизни. Жители Череповецкого уезда Новгородской губернии (1899 г.), так объясняли пристрастие к водке:
«Хорошо, как выпьешь – и весел. И силен, и богат станешь! И нужда, словно за 10 верст убежит от тебя!» [44, 2009, т. 7, ч. 3, с. 367].
В исследовании В. Черневского «К вопросу о пьянстве во Владимирской губернии и способах борьбы с ним» (1911 г.) один из корреспондентов сообщал:
«Есть нечего, сеять нечего, думал, думал, не знаю, что и делать, тоска берет, пойдешь выпьешь полбутылочки, хоть забудешься немного» [34, с. 70].
Сказывался и фактор низкой бытовой культуры сельского населения. Один из крестьян так высказался по этому поводу:
«Ведь как мы работаем! – Ну, тоже и праздновать хочется. А как нам праздновать? В городе у вас киатры (т.е. театры) разные, музыка, катанья, да гулянья, – а у нас какое веселье? Выпьешь бутылочку, зашумело в голове – вот и весело, вот и все наше мужицкое веселье!!!» [6, с. 98].
Низкий уровень образованности крестьян, отсутствие в селе форм культурного досуга – это тоже благоприятствовало развитию среди крестьян этого народного порока.
источник
---
Пьянство в Российской империи конца XIX начала XX в.
Алкоголь в обыденной жизни русского села [II]
Продолжение.
Магарыч
Вино в русском селе выступало традиционной формой платы за предоставленную помощь, оказанные услуги.
В повседневной жизни русских крестьян поводом для выпивки являлся магарыч. Толковый словарь В. Даля дает ему такое определение – «угощение, срыв при сделках или продажах, род взятки» [15, с. 288].
Наиболее распространенной формой магарыча в обыденности русской деревни являлось угощение, которое традиционно не могло быть без спиртного. В качестве примера приведем эпизод из жизни калужских крестьян. Молодой священник, поставленный на приход, в храмовый праздник сделал угощение для своих прихожан. Щи, похлебка, лапша с мясом, гречневая каша с салом, все подавалось вволю, но из-за принципа священник никого не угостил водкой, и все остались недовольны: «Что за угощение без водки».
Дьякон же наоборот, поднес по две рюмки водки и дал закусить черного хлеба. Все остались довольны [44, 2005, т. 3, с. 174].
По своей натуре русский мужик был скуп, но это не касалось «шальных» денег. Крестьянин охотно пропивал всякий неожиданный доход, не вошедший в хозяйственный расчет. Это могла быть пятерка, полученная от землевладельца после молотьбы хлеба, или червонец, вырученный за несколько копен сена, оставшегося при дележе укоса на общественном лугу [6, с. 46]. Особенностью крестьянской психологии можно объяснить и тот факт, что мужики охотно подряжались работать за выпивку. Крестьянин понимал, что заработанные деньги он пропить не решится, пожалеет, а употребить магарыч это иное дело [6, с. 47].
Одной из черт крестьянского быта являлись помочи, разнообразные формы сельской взаимопомощи. В русской деревни широко были распространены «вдовья помочь», «тихая милостыня», содержания сирот и другие формы народного презрения, религиозно – нравственного характера.
Но в селе прибегали и к «помочи с угощением», особенно в тех работах, где требовался солидарный труд (вывоз леса, навоза и т.п.) По завершению помочи хозяин в качестве благодарности за работу выставлял известное количество вина. Приглашая соседей оказать помощь, крестьянин заранее оговаривал размер магарыча, мотивируя это тем, что «иначе не пойдут».
Корреспондент Этнографического бюро из Тамбовской губернии сообщал, что «обычай помогать в полевых и других работах, а также при вывозе леса для крестьянских построек весьма распространен. Условия: утром накормить завтраком и поднести водки; по окончанию работы накормить обедом и угостить водкой» [3, д. 2033, л. 16]. Исследователь обрядового алкоголизма В. Ф. Невзоров с сожалением признавал, что «древняя помочь вырождается в личный найм за плату натурой, главное содержание которой – вино» [30, с. 24].
Большинство исследователей русской деревни, не без основания, обращали внимание на такое явление как пьянство сельского схода. Решение мирских проблем всегда создавало множество повод для массового пьянства.
На сельских сходах пили в случаях: избрания на должность, найма пастуха, раздела полей и лугов, сдачи в содержание мостов и кабаков, сдачи в аренду мирских земель, наложения штрафов, учета недоимок [47, 1882, № 103].
В начале ХХ в., в Богородском уезде Московской губернии, отмечались случаи, когда богатые крестьяне, споив сход, задешево скупали пустующие усадьбы. В этом же уезде было отмечено коллективное пропивание арендных денег [20, с. 238].
«Я не знаю ни одного крестьянина, – делился свои наблюдениями сельский информатор из Калужскойской губернии (1900 г.), – который пил бы водку каждый день по рюмке и по две, но при случае очень редкий не напьется допьяна, а случаев выпадает много: выборы старшины, судей, старосты, сотского, наем пастуха, сев конопли, сбор общественных денег, – все это является достаточным поводом для того, чтобы устроить общественную попойку» [44, 2005, т. 3, с. 174].
Благочинный 7-го Тамбовского округа сообщал в духовную консисторию (1908 г.) о том, что мирские сходы и всякие заседания по общественным делам начинаются и заканчиваются попойкой [12, д. 2076, л. 9].
Аналогичные суждения содержаться в работе сельского учителя Н. Бунакова. В своем сочинении он делает вывод о том, что «мужик любит выпивать на даровщинку. Он охотно напивается при сдаче общественной рыбной ловли – на счет съемщика, при заключении условий на какую-нибудь работу целым обществом – на счет нанимателя, при найме общественного пастуха – за счет общества и т.п.» [6, с. 46].
Справедливую оценку таким «пьяным» решениям сходов дал писатель – демократ Н.М. Астырев. Он в частности писал, что «желание выпить миром приводит к тому, что сход делает невероятные вещи: отдает за бесценок мирскую землю, пропивает в виде штрафов чужой стан колес, закабаляется за гроши, прощает крупную растрату мошеннику – старосте» [2, с 368].
Коллективная пьянка на сходе в русской деревне была обыденным явлением.
В понятии крестьян сложилось представление, что быть на сходе и не пить водки – нельзя. Не пить водки кому-либо, участвующим в сходке, значит отделиться от общества, не разделять его взглядов [29, с 48]. В традиционной культуре, тесно связанное с понятием праздника, заслуженного досуга, пьянство, обязательно коллективное, было разрешенным и доступным видом отдыха, подчиняясь при этом четкой регламентации, нарушение которой воспринималось как нарушение жестких социальных правил [49].
Распространенной формой наказания на сходе было угощение водкой, налагаемое обществом на своих членов за неисполнение ими обязанностей в отношении к миру.
Так, в Озерецкой волости Московской губернии, если крестьянин не городил свою изгородь или не выходил на работу для исправления натуральных повинностей, то сельский сход, в виде наказания, приговаривал его поставить известное количество водки, которая затем и распивалась всем обществом [45, с. 27].
Важную роль играл алкоголь в ходе исполнения решения сельского схода. Автор корреспонденции из с. Овстуга Брянского уезда Курской губернии (1898 г.) сообщал, что «если магарыч поставлен, приговор приводиться в исполнение сразу, иначе дело будет вестись до тех пор, пока крестьянин не угостит мир» [3, д. 1078, л. 86]. Угощение сельского схода вином осуществлялось и при других правовых решениях: установлении опеки, усыновлении, избрании на должность [3, д. 1048, л. 3].
Вино являлось непременным атрибутом сельского правосудия. На Вологодчине по местному обычаю крестьянин, уличенный в преступлении, независимо от наказания выставлял общине водку, которую распивали всем миром [44, 2007, т. 5, ч. 1, с. 583].
В деревнях Рыльского уезда Курской губернии (1895 г.) за мелкие преступления, преимущественно кражи, суд стариков приговаривал виновного к штрафу в размере четверти или половины ведра водки. Писарь составлял мировую о том, что такие-то в присутствии старосты помирились и обязаны друг на друга суду не жаловаться. Староста свидетельствовал документ своей подписью. Вино распивалось участниками примирения [53, с. 158–159]. Для виновного заключение мировой сделки было выгодно, на магарыч он тратил 1–2 руб., а в волостном суде сумма штрафа могла бы составить 5–10 руб. [52, с. 36].
Магарыч использовался в практике волостных судов.
Ярославские крестьяне считали, что не грех и уважить судью, а подсудимые делали подарки в виде яиц, курицы или петуха [44, 2007, т. 2, ч. 1, с. 212]. По сообщению из Никольского уезда Вологодской губернии «не брезгуя магарычами, суд волостной предпочитает брать наличными деньгами. Эти взятки составляют громадную статью дохода для волостного суда, особенно для волостных писарей» [44, 2007, т. 5, ч. 3, с. 292]. «Взятка признается народом явлением вполне нормальным, – признавал сельский информатор, – Не те волостные судьи, которые берут, а не берущие возбуждают удивление» [3, д. 1097, л. 7].
В условиях отсутствия оплаты труда членов волостного суда, каждая сторона считала своим долгом поблагодарить тех, кто тратил время для разрешения спора. В материалах комиссии Л.Н. Любощинского таких свидетельств множество. «Выйдут из суда, зайдут в питейный, вино ставит виноватый, а иногда обе стороны, обыкновенно – четвертую (1/2 ведра); распивают вино правый и виноватый вместе, чтобы друг на друга зла не держать, подносят свидетелям, потому, что, они, за, них, хлопоты, приняли, а, если, случается, кто-либо, из судей, или старшина, или писарь, то и их угощают» [50, с. 163, 187, 214].
Однако, следует заметить, что все эти, порой изрядные возлияния, имели место после судебного разбирательства. Крестьяне заявляли, что «на вине не мирят», «вина на суде не пьют», а «угощают судей водкой после суда» [18, с. 76].
Водкой угощали и свидетелей. Орловские крестьяне считали, что свидетелей надо угостить уже потому, что их вызывают по чужому делу. Местные жители полагали, что эти магарычи имеют влияние и на решение дела, угостят свидетелей водочкой, они и покажут в пользу того кто их угостил [44, 2005, т. 3, с. 174].
Водка играла роль отступного в деревенских спорах и конфликтах.
«Правый или потерпевший назначал виноватому односельчанину, то количество вина, за которое он соглашался помириться. "Ставь вино, а то хуже будет, суду пожалуюсь". Обычно сходились на 1/4 или 1/2 ведра» [37, с. 383].
По сообщению из Нижегородской губернии (1899 г.) «при заключении частных мировых сделок – «магарычи» покупает виновная сторона – потерпевшей с тем, чтобы покончить дело миром и не доводить его до судебного разбирательства» [44, 2006, т. 4, с. 59].
В источниках встречаются упоминания о том, что виновный в совершении какого-либо преступного деяния, чтобы не быть выданным в руки властей, угощал сельский сход водкой. Принимая угощение водкой, мир давал прощение за совершенное правонарушение. Аналогичным образом откупались должностные лица, при обнаружении растраты ими общественных сумм [44, 2006, т. 4, с. 59].
Женихи соседних деревень выставляли водку местным парубкам за то, чтобы они не препятствовали им гулять с их девушками. В повседневных взаимоотношениях жители деревни использовали спиртное, в тех ситуациях, когда денежный расчет в силу сложившихся традиций был не возможен. И в этих случаях водка служила формой благодарности за работу или услугу, играла роль «отступного», являлась средством примирения в сельских ссорах.
Безгин Владимир Борисович доктор исторических наук, профессор, кафедра истории и философии, Тамбовский государственный технический университет:
Для характеристики отношения крестьян к ритуальному пьянству приведем следующие факты. Рост потребления водки в 1906 г. объясняется в «Обзоре Орловской губернии» следующим образом:
«...несмотря на экономический кризис, вызванный главным образом повторным неурожаем хлебов, населением. в отчетном году потреблено вина больше предшествующих лет; для объяснения этого обстоятельства в [Губернском статистическом] комитете не имеется никаких достаточно достоверных данных, но возможно предположить, что главную роль в этом явлении невольно сыграл именно неурожай и выдававшиеся вследствие этого пособия населению.
Крестьяне, доведенные до полного разорения рядом неурожайных лет, получив пособия хлебом, зачастую перепродавали его на месте же, конечно, за низкую цену. Вырученные. деньги трудно было выбивающемуся из нормальной жизни крестьянину употребить на нужды голодной семьи — деньги пропивались, нужда еще более увеличивалась, люди озлоблялись, а в результате пропивались и те последние крохи, которые еще уцелели в разоренном хозяйстве» [4, ф. 580, оп. 1, д. 3267, л. 13 об.-14].
Весьма оригинальное объяснение причин пропития продовольственных ссуд крестьянами дал Рязанский Губстаткомитет, по мнению которого, водка «.является большим подспорьем в питании при недостатке хлебных продуктов у беднейшего класса населения» [5, с. 106 (паг. 2-я)].
На наш взгляд, крестьяне пропивали продовольственные ссуды не с горя и не для того, чтобы питаться вместо хлеба водкой. Чиновники Губстаткомитетов не понимали менталитета селян, которые не делали зерновых запасов, пропивая излишки на свадьбах и праздниках, и преувеличивали крестьянские тяготы.
«По свидетельству жителя деревни, “побывать на празднике” считают долгом. Приготовиться к празднику, как бы это не было трудно, а надо. Бедный должен купить четверть ведра водки простой и бутылку “красной”, средний — полведра водки и четверть “красной”, зажиточный — ведро водки и четверть ведра красной. Богатый — 2-3 ведра простой и полведра “красной”» [1, с. 166].
Священник А. Кудрявцев из Курской губернии в ответе на анкету Этнографического бюро в 1899 г. сообщал:
«Свадьба обходится в 60 руб. Самый бедный крестьянин покупает на свадьбу 4-5 ведер водки. Обильная попойка при браке поддерживается отчасти крестьянским самолюбием, старанием не ударить лицом в грязь, показать себя, особенно перед новой родней, перед людьми другого прихода, другой местности: “смотри, дескать, как мы гуляем”.
Стремление крестьянина гульнуть на “широкую ногу”, отметить праздник “не хуже, чем у других” являлось доминантой в повседневном поведении крестьянина» [1, с. 170].
В этой связи отметим наивысшее майское потребление водки в Европейской России в 1906 г. Дело в том, что День памяти Николая Чудотворца — «Никола» (9 мая) — и День коронации Николая II (14 мая) были, как выше указано, самыми почитаемыми праздниками русских крестьян, если судить по объемам закупленной водки в близкие дни к данным датам.
Во всеподданнейшем отчете о состоянии Псковской губернии за 1912 г. начальник последней указал на широко развившиеся в сельских местностях «за последнее время хулиганского характера» преступления, совершающиеся большей частью в пьяном виде [6, ф. 575, оп. 6, д. 72, л. 3 об.].
Среди «общих условий, благоприятствующих развитию хулиганства в сельских местностях», тульский губернатор назвал «пьянство, особенно в базарные дни и во время храмовых праздников, и наличность в деревнях заведений трактирного промысла и шинок».
Один из уездных исправников сообщил начальнику губернии, что «во время храмовых и иных праздников — пьянство поголовное в течение 3-4 дней» [2, ф. 90, оп. 1, д. 39348, л. 175].
«В городах деревенская молодежь заработки свои пропивает и ведет разгульный образ жизни, громадное большинство молодежи домой родителям денег не подает, не помогает и зачастую бросает своих жен» [2, ф. 90, оп. 1, д. 39348, л. 12].
28 августа 1900 г. архангельский губернатор сообщил начальнику ГУНСиКПП:
С. Маркову о «традиционном и безобразном пьянстве во время рыбных промыслов по Мурманскому берегу». «В прежнее время в большом ходу был на Мурмане так называемый норвежский ром; ввоз его и потребление как продукта, признанного вредным для здоровья, был воспрещен. Ром заменила в настоящее время русская водка.
Пробовали совсем запрещать продажу вина на Мурмане, но это не сократило его потребления, и не устранило пьянства; водка ввозилась явно в виде судовой провизии и для собственного потребления и тайно для продажи. .и промышленники пьянствуют безобразно, как и прежде. Водка получается по старой памяти из Архангельска по большей части тайно небольшими количествами в 1-3 ведра в бочках с солью, мукой и проч. ...
Пароходы Товарищества Архангельско-Мурманского пароходства, совершая еженедельные рейсы вдоль берегов Мурмана, развозят таким образом, по имеющимся сведениям, каждый раз по становищам по нескольку сот ведер водки. Существует, конечно, и тайная продажа вина по мелочам, и отпуск вина в обмен на рыбу.
Успешное потребление вина на Мурмане объясняется суровыми климатическими условиями, условиями самого рыбного промысла в холоде и сырости, причем усиленный тяжелый труд сменяется нередко полным бездействием за невозможностью выехать в море на промысел по случаю непогоды, отсутствия рыбы или наживки и проч. Свободное в таких случаях время не заполняется какими-либо другими занятиями или развлечениями, не представляет даже отдыха, потому что промышленники ютятся в крайне тесных, грязных и сырых временных помещениях.
При таких условиях водка является спасительным средством к забвению всех лишений и невзгод, а затем является привычка и, пожалуй, до известной степени распущенность.
Бестолковому пьянству способствует также то, что во время промыслов на Мурмане все делается урывками, урывками производится промысел с появлением рыбы, в случае благоприятной погоды, обильный случайный улов дает разом счастливцу огромный заработок, который сопровождается на радостях прежде всего пьянством. Самая водка появляется в становищах тоже урывками с прибытием пароходов» [6, ф. 575, оп. 3, д. 4099, л. 17-19].
В 1903 г. в своем ходатайстве в Министерство финансов Тобольский губернатор указал, что «жители Березовского и Сургутского уездов, преимущественно остяки и самоеды, с давних времен спаиваются поселившимися там русскими, а также приезжающими на рыбные промыслы купцами. Все сделки с инородцами: по аренде рыбных песков, найму в работники, скупке пушнины. всегда сопровождаются угощением водкой очень дурного качества, настоянной на табаке, и совершаются только тогда, когда опьяненный инородец не в состоянии сообразить невыгодности предъявленных ему условий.» [6, ф. 575, оп. 6, д. 563, л. 4 об.].
Потребление алкоголя в городе качественно отличалось от сельского: оно было заметно выше на душу населения и более регулярным, что объяснялось, в основном, тем, что работающие горожане, в отличие от селян, имели постоянный и более высокий доход.
15 марта 1906 г. управляющий акцизными сборами Уфимской губернии доложил начальнику ГУНСиКПП о том, что «пьянство в народе, действительно, заметно усилилось. В настоящее время в увеличении пьянства очень видную роль играет пиво. Так в 1894 г. выварено было 31 миллион ведер при 9 тысячах пивных лавок, а в 1903 г. — 58 миллионов при 29 тысячах лавок.
При казенной монополии стала поощряться пивная торговля: дана возможность заняться этой отраслью промышленности бывшим виноторговцам. Пивом напиваются так же, как и вином /о чем я уже докладывал из Астрахани/, причем комфорт пивных лавок, кампания с устными и газетными новостями представляют слишком много соблазна для безвольных лиц — особенно рабочих в городах. В деревне и надзора никакого нет. Домашнее употребление пива [на селе. — Е. П.] вытесняется “пивной”» [6, ф. 575, оп. 2, д. 2207, л. 37-38].
«С изданием закона 22 апреля 1906 года, передавшего городским самоуправлениям право на разрешение мест торговли пивом в городах, число пивных лавок в городских поселениях возросло до чрезмерных пределов.».
Стремление к прибыли заставляло содержателей пивных лавок применять разные приманки «для рабочего люда в виде граммофонов, музыкантов и даже певцов и певиц», продавать водку, допускать карточные игры и проституцию. «Издаваемые городами обязательные постановления об устройстве и содержании пивных лавок далеко не так строги, как действовавшие до введения нового порядка, а главное, за исполнением их никто не следит. Поэтому зачастую пивные лавки. [располагаются] на удаленных от центра [города] улицах, помещаются в грязных, тесных, низких, вообще в неподходящих зданиях.» [6, ф. 575, оп. 6, д. 856, л. 23-23 об.].
«Наблюдая обычное течение жизни населения [уездных городов — Е. П.] во всех отраслях труда и промыслов, — сообщал в письме в ГУНСиКПП 27 августа 1914 г. управляющий акцизными сборами Витебской губернии, — мы замечаем, что правильный ход ее налаживается постоянно к концу недели, сменяется буйным припадком пьяного угара в воскресенье, влечет за собой похмелье в понедельник и ближайшие дни и снова выравнивается к концу недели. При посещении трактиров и пивных лавок в будние я поражаюсь их пустотой и полным затишьем в торговле, и только в воскресенье праздность населения позволяет содержателям частных питейных заведений оправдывать свои расходы по найму.» [6, ф. 575, оп. 6, д. 838, л. 32 об.].
Нами найдены факты злоупотребления алкоголем чиновниками.
2 апреля 1903 г. управляющий акцизными сборами Орловской губернии обратился с секретным письмом к окружным акцизным надзирателям, в котором сообщил, что имеет «положительные и проверенные сведения, что некоторые из чинов акцизного надзора ведут нетрезвый образ жизни, пьют не в меру, производя в нетрезвом виде даже и скандалы, занимают деньги у заводчиков или заводоуправлений, а также у заведующих казенными винными лавками, ведут расходы не по средствам и прочее. Я знаю о многих таких личностях, но между тем все, что я знаю, то знаю не от надзирателей, а из других источников.» [4, ф. 497, оп. 1, д. 45, л. 9].
В мае 1914 г. священник Иоанн Хохлов совершил поездку по Амуру и Уссурийскому краю с целью антиалкогольной пропаганды. В своем отчете он отметил следующее происшествие:
«Во время поездки по Амуру на пристани Черняево пришлось быть свидетелем прискорбного случая, лишний раз доказавшего, что алкоголь из любого человека может сделать дикого зверя и что ни образование, ни социальное положение не могут застраховать любящего “выпить” от превращения в скота.
Ночью пароход пристал в Черняеве, чтобы сдать и взять почту. Чиновники местной таможенной заставы Станкевич и Изерский с дамами вошли на пароход и, несмотря на позднее время и что большинство пассажиров спали, заняли салон 1-го класса, начали распивать шампанское, петь, бренчать на пианино, шуметь и безобразничать.
Когда командир парохода попросил их сойти с парохода, они изругали его и сошли только после третьего свистка, да и то не все.
Пьяный Изерский, помощник начальника заставы, не хотел сходить, требовал, чтобы командир задержал пароход, пока они еще бутылочку выпьют.
Командир приказал убирать сходни. Изерский бросился с парохода по сходням, выхватил револьвер Нагана и, наведя его на бедного, безоружного матроса, свирепо закричал:
“Если двинешься с места, убью как собаку”.
Все замерли от ужаса. Я же, при виде такого безобразия, не вытерпел и невольно вскрикнул:
“Как не стыдно русскому чиновнику поднимать оружие на беззащитного”.
Тогда Изерский моментально навел револьвер на толпу пассажиров, где был я и начал кричать, ругаться и угрожать, что перестреляет всех.
Станкевич же, вместо того, чтобы образумить своего помощника, сам подзадоривал его и кричал:
“Стреляй их, мерзавцев”.
Пассажиры моментально оттеснили меня с освещенного места на пароходе и сами расступились. острый момент прошел, помощник командира свел Изерского со сходней, и пьяная ватага. удалилась.
Говорят, что такие инциденты не в диковинку на Амуре, что все это. безнаказанно сходит, что не так давно, и едва ли не те же буяны, устроили было форменное сражение с казенным пароходом» [6, ф. 575, оп. 6, д. 860, л. 116-118].
В приводимых цитатах сохранены орфография и пунктуация авторов. (Ред.)
https://cyberleninka.ru/article/n/pyanstvo-v-rossii-kontsa-xix-nachala-xx-v
---
1.Анохина Л.А., Шмелева М.Н. Культура и быт колхозников Калининской области. М., 1964.
2.Астырев Н.М. В волостных писарях. Очерки крестьянского самоуправления. М., 1898.
3.Архив Российского этнографического музея (АРЭМ). Ф. 7. Оп. 2.
4.Беловинский Л.В. Так, сколько же пил русский мужик? [Электронный ресурс]. URL: http://nepsis.ru/zavisimosti/alkogolizm/162-tak-skolko-zhe-pil-russkij-muzhik.html (дата обращения 12.03. 2012)
5.Бородин Д.Н. Итоги винной монополии и задачи на будущее. СПб., 1908.
6.Бунаков Н. Сельская школа и народная жизнь. СПб., 1906.
7.Быт великорусских крестьян-земледельцев. Описание материалов этнографического бюро кн. В.Н. Тенишева. М., 1993.
8.Воейков Д.И. Экономическое положение крестьян в черноземных губерниях. СПб., 1881.
9.Воронов Д.Н. Алкоголизм в городе и деревне в связи с бытом населения: обследование потребления вина в Пензенской губернии в 1912 г. Пенза, 1913.
10.Государственный архив Воронежской области (ГАВО). Ф. 26. Оп. 22.
11.Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 586. Оп. 1.
12.Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. 181. Оп.1.
13.Грекулов Е.Ф. Расходы, связанные с религией, в бюджете крестьян царской России // Вопросы истории религии и атеизма. Сб. ст. М., 1964. Вып. 12. С. 36–54.
14.Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991.
15.Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1979.
16.Дмитриев В.К. Критические исследования о потреблении алкоголя в России. М., 1911.
17.Зарудный М.И. Законы и жизнь. Итоги исследования крестьянских судов. СПб., 1874.
18.Земцов Л.И. Волостные суды Центрального Черноземья в начале 70-х гг. XIX в. // Исторические записки. Воронеж. 2000. Вып. 6. С. 65–72.
19.Зоткина Н.А. Феномен девиантного поведения в повседневной жизни российского общества на рубеже XIX – XX веков. Преступность, пьянство, проституция (на примере Пензенской губернии): Дисс. … канд. ист. наук. Пенза, 2002.
20.Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России. 1907 – 1914 гг. М., 1992.
21.Карнишин В.Д. Общественно – политический процесс в Поволжье в начале ХХ века. Пенза, 1996.
22.Красноперов И.М. Крестьянские женщины перед волостным судом // Сборник правоведения и общественных знаний. СПб., 1893. Т. 1. С. 268–292.
23.Курукин И.В., Никулина Е. «Государево кабацкое дело»: Очерки питейной политики и традиций в России. М., 2005.
24.Кычигин А.В. В конце XIX века // Странник. 1897. № 2. С. 35–41.
25.Лаврова Е. Отношение к пьянству в пословицах и поговорках русского народа. [Электронный ресурс]. URL: http://www.humanities.edu.ru/db/msg/39600 (дата обращения 07.02. 2009)
26.Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб., 1999.
27.Миронов Б.Н. Преступность России в XIX – начале XX века // Отечественная история . 1998. № 1. С. 36–42.
28.Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже веков. М., 1994.
29.Мордвинов С. Экономическое положение крестьян Воронежской и Тамбовской губерний. Б.М. Б.Г.
30.Невзоров В.Ф. Происхождение обрядового алкоголизма. Опыт в области этнографии и истории права. Пенза, 1916.
31.Николаев А.В. Антиалкогольные кампании XX века в России // Вопросы истории. 2008. № 11. С. 67–78.
32.Никольский В.И. Тамбовский уезд. Статистика населения и болезненности. Тамбов, 1885.
33.Обзор Тамбовской губернии за 1883 – 1905 гг. Тамбов, 1884 – 1907.
34.Озеров Х.С. Алкоголизм и борьба с ним. М., 1914.
35.Памятная книжка Воронежской губернии на 1905 г. Воронеж, 1905.
36.Памятная книжка Тамбовской губернии на 1868 г. Тамбов, 1868.
37.Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. Юридические очерки. СПб., 1877. Т. 1.
38.Панин С.Е. «Пьяная преступность» в России в 1920-е гг. // Социологический журнал. 2002. № 4. С. 92–102.
39.Постников Е.В. Южно-русское крестьянство. М., 1891.
40.Птицын В. Обычное судопроизводство крестьян Саратовской губернии. СПб., 1886.
41.Пушкарев Л.Н. Духовный мир русского крестьянина по пословицам. XVII –XVIII вв. М., 1994.
42.Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 396.
43.Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 796. Оп. 442.
44.Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева. СПБ., 2005 – 2011. Т. 1–7.
45.Скоробогатый П. Устройство крестьянских судов. М., 1880.
46.Такала И.Р. «Веселие Руси»: История алкогольной проблемы в России. СПб., 2002.
47.Тамбовские губернские ведомости.48.Тамбовские епархиальные ведомости. 1889. № 22.
49.Трошина Т.И. Народное пьянство на Европейском Севере России (конец XIX – начало XX века) // Новый исторический вестник. 2011. № 28(2). [Электронный ресурс]. URL: http://www.nivestnik.ru/2011_2/07_troshina_2.shtml. (дата обращения 10.12. 2012)
50.Труды комиссии по преобразованию волостных судов. СПБ, 1873. Т. 2.
51.Тыркова-Вильямс А. Воспоминания: То, чего больше не будет. М., 1998.
52.Чепурный К.Ф. К вопросу о юридических обычаях: устройство и состояние волостной юстиции в Тамбовской губернии. Киев, 1874.
53.Шатковская Т.В. Правовая ментальность российских крестьян второй половины XIX века: Опыт юридической антропометрии. Ростов н/Д, 2000.
источник
---
А должно было быть так:
---
- Великая Тартария. Империя или территория?
- Забытый геноцид русинов. Родителей убивали на глазах детей...
- Славянское наследие. Ответы на вопросы. Видео от староверов...
- Идеализация Николая II Западный проект. Видео.
- "Удивляюсь, ваше высокоблагородие, как можно без суда...
- Почему крепостными были только русские?
- Бажанов. Глаз Бога и Жар-птица.
---
Комментариев нет:
Отправить комментарий